действовали турки, полагаясь на резню «гяуров», и точно так же, но в культурном отношении поступили с единоверными гагаузами румыны и болгары в Добрудже, только мирно, без крови. Но то и другое и есть политика, носящая вполне конкретное название. А вот те гагаузы, что переселились в Бессарабию под покровительство Российской империи сохранились как народ полностью — никто не «исчез».
Глава 38
— Разнежились под солнышком, будто войны нет. Дисциплины напрочь нет, а без нее «регулярства» никогда не будет!
Генерал-поручик князь Михайло Голицын ухмыльнулся — настроение у него было прекрасным. Как он и рассчитывал, появления русских войск турки совершенно не ожидали. Да и он сам не рассчитывал на такую удачу, изменив свои планы в последний момент. По диспозиции он должен был со своим отрядом вступить на песчаную Арабатскую косу, именуемую «стрелкой», Пройти по ней маршем тридцать верст и переправиться со всеми войсками через «Гнилое море». Там перейти на крымский берег, где соляные промыслы — высохшую под солнцем соль черпают ковшами, насыпают в мешки и развозят по всем окрестностям. До войны в Азов и Таганрог поступала именно здешняя соль, ее перевозили в корабельных трюмах.
Однако получив донесение от лазутчиков, что на том берегу его ждет ногайская орда, в то время как крымские татары Девлет Гирея собираются у Перекопа, князь решился на отчаянное предприятие. Благо пока еще свежую пресную воду везли в бурдюках, а отряд был конным, решился сделать суточный бросок, чтобы с налета взять крепость Арабат, что перекрывала основание «стрелки», не давая неприятелю ворваться в Крым. Вперед выслали донских казаков, и те перехватили перед самой крепостью «соляной» обоз. Война в степи всегда велась жестоко и коварно — многие казаки не отличались по внешности от татар и ногайцев (их отцы и женились на полонянках, крестив их), и переоделись в одежды возчиков. На свою беду татары пропустили в ворота «подменышей», и поплатились за беспечность — казаки напали внезапно и перерезали добрую половину гарнизона, хотя и потеряли две трети храбрецов. Однако им пришли на помощь драгуны, завершившие побоище — гарнизон был уничтожен подчистую.
Таким моментом было не грех воспользоваться — от Арабата до Кафы тридцать верст к юго-западу, и восемьдесят верст до Керчи на востоке. Оставив гарнизоном две роты из наиболее уставших солдат с изможденными лошадьми, и полк слободских казаков, Голицын направился к Кафе с драгунской бригадой, Вологодским пехотным полком, что передвигался «корволантом», и тремя казачьими полками. И направил бригадира Чирикова с двумя драгунскими бригадами, Ингерманландским пехотным полком, артиллерией и казаками на Керчь. Надеялся в глубине души, что тот возьмет ее налетом, а при удаче овладеет и новой османской твердыней Еникале, что перекрывала пушечными стволами проход для кораблей по узкому и мелководному проливу, что вел из Азовского в Черное море. А если не получится, то постараться крепость обложить, а на берегу поставить пушки, что воспрепятствовать плаванию турецких кораблей.
Кафу удалось взять с налета, ранним утром — в город опять вошли переодетые в местных татар казаки, полностью вырезали беспечную воротную стражу, добравшись даже до цитадели. Такого коварного нападения пожилые янычары и аскеры, воспринимавшие тут службу как отдых от ратных дел, совсем не ожидали. И поплатились собственными жизнями — армянское и греческое население, осознав, что власть переменилась, и город занимают царские войска, восстали против поработителей. Голицын не сдерживал мщение, считая его праведным, к тому же прекрасно понимал, что христианское население теперь всеми силами будет поддерживать его отряд, боясь османского отмщения за измену. К тому же, в городе пронеслось известие, что царь Петр взял штурмом Перекоп, истребив янычар.
Моментом нужно было пользоваться — батальон пехоты и казачий полк двинулись на Солдайю, надеясь взять крепость с ходу. Турецкий гарнизон там был небольшой, а крепостные стены частично полуразрушены. А сам Михаил Михайлович, забрав только три эскадрона драгун, и прихватил пять сотен казаков, поспешил на Керчь. И успел — Чириков овладел Керчью, в городке не ожидали удара с суши. Вот только аскеры несли службу в Еникале бдительно — попытка нескольких десятков переодетых казаков пробраться в нее проверенным «макаром» закончилась их поголовным истреблением. Видимо, исчерпали свой запас удачи…
— Княже, нашли подземную трубу, по которой в крепость вода поступает, — молодой, всего 23-х лет от роду, капитан князь Иван Барятинский расплылся в улыбке. — Местные греки знали этот секрет, и мне показали, а я велел все перекопать и воду отвернуть. А в колодцах вода солоноватая, да мало ее там, на сотню человек, а в гарнизоне пятьсот аскеров и три сотни татар. Через три дня от жажды сходить с ума начнут, солнце ведь жарит.
— Если только подземные цистерны не налили заранее, — Голицын теперь не надеялся на лучшее, не стоит постоянно уповать на бога, надо и самим что-то делать и к победе стремится. — Тогда месяц держаться смогут, пока вода затхлой не станет. И это если дожди не пойдут…
Князь посмотрел на пронзительно голубое небо — дождя не намечалось в ближайшую неделю, судя по приметам местных старожилов, да и безветрие царило — на чахлых кустиках листва даже не колыхалась.
— Что скажешь, Лука Степаныч?
Голицын посмотрел на пятидесятилетнего бригадира, седого старика на его взгляд, ведь самому князю исполнилось только 37 лет. Чириков был еще стольником у царицы Прасковьи Федоровны, супруги царя Ивана Алексеевича и находился в свойстве с фельдмаршалом Шереметьевым. Звезд с неба не хватал, исполнителен, но и только, без должного усердия — даже влиятельный граф Борис Петрович, при котором он находился, не смог выпросить ему генеральский чин у государя.
— Правильную осаду приказал учинить, траншеи копать. В старой крепости пушки остались османские, да пищали — немного, с десяток, если совсем рухлядь, кузнецами ободьями скованные, не считать. Их можно на батареи поставить и ядрами в стены бить.
— В Кафе пушки получше есть, вполне пригодные, — негромко произнес Голицын, рассматривая бухту — у пристани стояли разнообразные парусники, а также множество лодок. Но не военные корабли с пушечными портами, а потому князь сразу спросил:
— А где эскадра капудан-паши?
— В море Азовское пошла, нашему флоту баталию навязать. Две недели тому назад вернулась, но третьего дня снова вышла к Таганрогу, полтора десятка больших кораблей, многие жители подсчитали. И те что помельче тоже — почти все ушли, кроме двух — драгуны их у причала на абордаж взяли, кхе-кхе — по сходням взобрались!
— Храбрецы, — мотнул Головой Голицын — действительно, чтобы конным на корабль въехать, то подобно подвигам молодого князя Александра Ярославича, что на реке Неве подобное учил — прописано в летописи. Но тут Чириков стал говорить снова:
— Османских моряков я приказал с пристрастием расспросить, и они ответили, что их флот дней через пять вернуться должен, если викторию над нашей эскадрой не учинит. А вот турецкие галеры в Черное море ушли, это все видели, и было их с дюжину, не больше. При себе капудан-паша токмо мелкие гребные суда оставил, да галер парочку всего. Говорит, на Дунай пошли, где запорожцы с молдаванами разор учинили на сей реке.
— Слыхали про победу, — Голицын хмыкнул, известие о том знали все в армии. Посмотрел на море, нахмурился, негромко сказал:
— Худо дело, капудан-паша с флотом ведь вернуться может, а вот пропустить его обратно в Черное море нельзя — будет на берега крымские нападать, и грозить пушками. Да и сикурс татарам оказать может. А потому, Лука Степанович, мы иначе поступим…
Генерал еще раз окинул взглядом синюю гладь пролива, на противоположной стороне виднелась Тамань, что прежде столицей русского Тьмутараканьского княжества была, пока Батыева нашествия не случилось.
— Вот мыс выдается, его Ак-Бурун именуют, а напротив остров вытянутый до Тамани. Коса песчаная — вот на ней пушки установить нужно, как и на мысе — в два огня проход в Черное море взять нужно.
— Чтобы флот капудан-паши выйти не смог⁈
Чириков все моментально понял, оживился.
— Так что османские пушки ставить надобно на Тузле и мысе напротив, а не супротив Еникале. Пока осадный парк к нам не придет, крепость сию мы взять не сможем. Хитро она устроена, сразу видно, что кто-то из европейцев ее возводил, видимо француз или из земли италийской.
Голицын еще раз оглядел далекий песчаный с зарослями остров, взглянул на мыс.
